Читаем без скачивания Смертоносная чаша [Все дурное ночи] - Елена Сазанович

– А меня поразило, что вы в столь неподходящее время пребываете в этом не очень уютном местечке. Вы не боитесь?

Он держал свечу перед собой и после моих слов приблизил ее к моему лицу.

– А чего я должен бояться?

Я пожал плечами. Если честно, боялся я сам, но старался не показывать вида и демонстрировать, что мне глубоко плевать на это мрачное место и на черта, стоящего передо мной со свечой, как перед будущим покойником.

– В общем-то, погибли многие, кто знал об этом клубе больше, чем следовало знать по правилам игры.

– Я бы этого не сказал. Стас и Анна… может быть, – уже тихо, вкрадчиво ответил он, – но Толмачевский… Мне сообщили, что он погиб случайно. Разбился на собственном автомобиле, потому что был пьян.

– Разве раньше он никогда не садился пьяным за руль? – спросил я, в упор глядя на маленькое, сморщенное личико швейцара, на котором особенно выделялись сверкающие глаза. Он не отводил взгляда.

– Он был прекрасным водителем. И, безусловно, иногда выпивал. От этого трудно отказаться, если работаешь в столь шикарном клубе, славящемся своими изысканными напитками. Но, замечу, у него не каждый день погибала девушка. Наверняка он пришел в отчаяние, поэтому его гибели есть вполне убедительное объяснение.

– Вино… – неопределенно протянул я. – Но скажите, почему в «КОСА» одним посетителям подавали одно вино, а другим – совершенно другое?

– Это было распоряжение господина управляющего.

– М-да, теперь все можно отнести на счет господина управляющего. Добавлю, мертвого господина управляющего. Но замечу, что после смерти Толмачевского следственные органы положили на всех свой бдительный глаз. На всех, кто прямо или косвенно был связан с «КОСА». И в особенности на вас.

В ответ на мои слова швейцар медленно обошел меня, остановившись за моей спиной. Я резко обернулся и, заметив, как его рука полезла в правый карман, перехватил ее. В его ладони была пачка сигарет. Я перевел дух. Мои волосы взмокли, лицо покрылось капельками пота. Мне так не хотелось умирать именно в этом мрачном, могильном зале, что я на всякий случай предупредил:

– Многие в курсе, где я нахожусь и с кем имею честь разговаривать.

Швейцар неожиданно расхохотался во весь голос. Я впервые слышал его смех, и он мне совсем не понравился. Если его голос был низким, густым, то смех, напротив, – тоненький, писклявый. И мне опять показалось, что он сейчас запрыгает возле меня, демонстрируя свои рожки.

– Ну, Задоров, – продолжал веселиться швейцар, – вы поэтому и перехватили мою руку? М-да, вы столько пережили за это время, что вам на каждом шагу, должно быть, мерещатся убийцы! Но, увы, не там ищете!

– Я уже слышал подобные слова от господина Толмачевского. Теперь он благополучно пребывает на том свете, где наверняка имеет возможность встретиться со своими бывшими клиентами, которые не без его помощи отправились в потусторонний мир.

Швейцару был не по вкусу мой черный юмор, и он вновь пробасил:

– Что вам угодно?

– Мне? Мне, если по большому счету, угодна правда. И, я думаю, вы мне ее можете рассказать. Если более конкретно… Мне угодны ключи от сейфа, где лежат бумаги управляющего. Они у вас?

– Даже если бы они были у меня, я бы не имел права вам их передать.

– Согласен. Но вскоре сюда прибудет мой товарищ капитан Вано с официальным разрешением на обыск. Я могу и подождать. Хотя… Хотя, если честно, мне не так уж приятно находиться в этой могиле.

– В таком случае, можно включить свет.

Я вытаращил на него глаза.

– Свет??? – Я как-то призабыл, что на свете существует электричество, и даже не удосужился спросить об этом Варфоломеева. Ну, идиот же я! Конечно, свет!

А швейцар, в свою очередь, с удивлением смотрел на меня.

– Я вас не понимаю, – пробасил он, – так включить свет или нет?

– Конечно! – чуть ли не заорал я. – Ну, конечно, включите! Это следовало бы сделать раньше! Вам что, доставляет удовольствие сидеть в темноте?

Через пару секунд, как настоящее волшебство, вспыхнул свет – я смотрел на него, как на истинное чудо века, и всеми добрыми словами вспоминал подвиг Яблочкова и Лодыгина. Они все-таки классные парни, поскольку придумали электричество, самую замечательную вещь в мире!

При освещении и «КОСА» предстала в ином свете. Обычный зал, разве что без посетителей, без болтовни и шума. Да и сам швейцар уже мало напоминал черта, просто сухонький, маленький старичок с редкой бородкой. Радость моя была неподдельной, и Варфоломеев продолжал с недоумением пялиться на мою сияющую физиономию. Потом наконец не выдержал и сказал обиженно:

– Наш клуб вообще-то находится не в глуши, а почти в центре столицы.

– Знаю, знаю. – Я даже дружески хлопнул его по плечу, отчего он чуть не упал, поскольку я не рассчитал сил. – Просто я плохо понимаю людей, бродящих в темноте со свечкою в руках. Вы от кого-то прятались?

Я задал этот вопрос просто так. Ничего конкретного не имея в виду. Но неожиданно он возымел эффект. Варфоломеев вздрогнул. И его лицо, несмотря на природную бледность, побелело еще больше, а черные глазки забегали, не желая встречаться с моими не менее черными глазами. Я тут же сориентировался и, изменив тон, спросил почти официально:

– От кого вы прятались, Варфоломеев? Я знаю, что здесь кто-то был. Отвечайте сейчас же, кто?

Он тяжело вздохнул.

– Вы знаете… Вы, значит, ее видели?

– Кого я видел?

– Анну…

Наступило гробовое молчание, и я пожалел, что этих слов он не произнес при полном мраке: сейчас они не выглядели столь впечатляюще – скорее, насмешкой.

– Анну, – протянул я, глядя ему прямо в глаза. Но на сей раз швейцар не отвел взгляда. Напротив, он был серьезен и почти строг. – Значит, Анну. Вообще-то в последний раз я ее видел мертвой.

– Я знаю, что она погибла, – невозмутимо ответил Варфоломеев. – Но совсем недавно… Она была здесь, и я ее видел собственными глазами.

Нет, он, определенно, надо мной не смеялся! Пожалуй, при этом он верил в свои слова. Или играл? Если это так, значит, в «КОСА» даже самый последний швейцар оказывается первым артистом.

– И что же вы видели? Ее призрак?

– Если она мертва – выходит, что так. Призрак.

– Вы смеетесь! Вы соображаете, что говорите! Какой, черт побери, призрак! Может, скоро вообще окажется, что во всем виноват призрак?! Прекрасное завершение дела! И судить некого!

– Я этого не говорил. Но это может быть и так.

– Ловко придумано – все спихнуть на призрак. И что же он тут делал, этот призрак? Желал с вами поболтать?

Варфоломеев обиделся. По его лицу пробежала тень.

– Призраки, к вашему сведению, не разговаривают. Но… Я не могу точно сказать, что ему здесь понадобилось. Может быть, душа убитой не успокоилась, и здесь она ищет виновника убийства?

– Или не успокоится, пока еще кого-нибудь не прибьет! Так? Вас, к примеру. – Последние слова я произнес с нескрываемым удовольствием.

Швейцар быстренько перекрестился – ему не понравился мой юмор, он никак не хотел умирать.

– Как вы смеете, Задоров! Вы мне не верите! Да, не верите. А я верю в призраки! Верю! Когда умерла моя мать, ее тень долгое время блуждала под нашими окнами и успокоилась только тогда, когда я на могилу принес белое кружево, которого она не довязала…

– Я глубоко уважаю вашу покойную матушку, но у меня мало времени слушать сказки про ее тень. Или вы это же хотите рассказать в суде? Про призраки, про покойников, про прочий бред! Знаете, как вам поверят?!

Глазки швейцара испуганно заморгали.

– В суде? О чем вы? Я же ни в чем не виноват! Поймите – ни в чем! Я здесь был последним человеком! Мне ничего не доверяли! В мои функции входило лишь встречать у входа и провожать до выхода наших уважаемых посетителей. И с этой работой я справлялся достаточно хорошо.

– Я вам верю. Но разве вы не знали, кто был за кулисами в ночь убийства Стаса Борщевского? Или вы по-прежнему собираетесь замалчивать этот факт? Знаете, если вам и незачем больше наслаждаться жизнью и вы мечтаете оставшиеся годы провести за решеткой, довольствуясь корочкой хлеба, то мы с Василисой этого не хотим! И я сделаю все, чтобы вытрясти из вас если не душу, то факты! Ну же! Рассказывайте по порядку! Слышите – все рассказывайте, без малейшей утайки!

Варфоломеев поежился, словно от холода у него зуб на зуб не попадал, и первых слов он вообще не мог произнести.

Я бросил на него недовольный взгляд. Мне не было его жаль. Мне нужна была правда.

– Про призраков вы потом расскажете соседке по лестничной клетке. А мне скажите главное. Мы обладаем достоверными данными, что в «КОСА» каждый так называемый самоубийца перед смертью писал завещание, – сказал я уверенным тоном, не терпящим возражения. Но он и не собирался мне возражать. Он был так напуган, что безропотно доверял моим словам. И на сей раз я ему тоже поверил: в тюрьму он искренне не хотел.